Еврейское кладбище

(комментарии Александра Дорошенко)

"Перед нами расстилалось зеленое спокойствие могил"
Исаак Бабель. Как это делалось в Одессе

"Когда-нибудь, когда не станет нас,
точнее - после нас, на нашем месте
возникнет тоже что-нибудь такое,
чему любой, кто знал нас, ужаснется.
Но знавших нас не будет слишком много"

Иосиф Бродский. Остановка в пустыне

Новое еврейское кладбище располагалось через дорогу, напротив второго христианского по Люстдорфской дороге, за Чумной горой. Они возникли задолго до революции, первых кладбищ не хватало - город рос. Второе еврейское кладбище было открыто в 1873 году. Кладбищенская однокупольная синагога, традиционно грузная и тяжелая, располагалась сразу за стеной кладбища и была построена, видимо, одновременно и в едином архитектурном решении с монументальной кладбищенской стеной. Она похожа была на странную скорбную птицу и крыльями боковых пристроек, - распростертыми этими крыльями она как бы охраняла своих мертвых. В кладбищенской стене, идущей параллельно телу синагоги, по ее краям были сделаны парные монументальные ворота, соединенные высокой стеной в колоннах дорического ордера с лежащем на них архитравом, таким же, как и на воротах, но чуть ниже расположенным. Пространство межколонное было наглухо заложено и лишь в верхней части стены, у архитрава, были сделаны зарешеченные строенные окна в каждом ряду колонн. Ворота были кованные, "легкие", в тяжелом обрамлении монументальных с контрфорсами стен. А далее по всему кладбищенскому периметру шла более низкая каменная из неоштукатуренного ракушника стена-ограда. Чеканные буквы иврита над воротами о чем то говорили, ... знающему язык Бога. (Когда снесли кладбище, уничтожили и стену с воротами, но, поскольку у левых ворот была расстреляна француженка Жанна Лябурб, коммунисты эти ворота, спохватившись, восстановили, и теперь они, наглухо заложенные, не ведущие никуда, одиноко стоят на обочине пустыря, превращенные в памятник расстрелянной здесь пропагандистке). Стена эта была высоким произведением искусства и скорбным знаком-памятником всем тем, кого была призвана охранять.

Памятники кладбища выполнены были в роскошных мраморах и гранитах, итальянской и иной работы, и вид имели пугающе суровый. Полотна братьев Якоба и Соломона ван Рейсдалей напоминало это кладбище суровостью памятников и густыми зарослями деревьев и кустов и, как вообще все еврейские, оно было давяще печальным. Позади синагоги, вдоль центральной аллеи и нескольким параллельным ей боковым, лежала одесская знать - негоцианты и промышленники, врачи и строители, ученые и музыканты. Стояли склепы коммерсантов европейского уровня и мирового размаха, - они отправляли свои корабли с товарами в любые порты земли, где был у них интерес и дело. Они, "дети расчета и отваги", вместе с другими горожанами, построили нам наш Город.

"... столетняя история Одессы, покоящаяся под гранитными плитами ... памятники и склепы экспортеров пшеницы, корабельных маклеров и негоциантов, построивших русский Марсель на месте поселка Хаджибей. Они лежали тут - лицом к воротам - Ашкенази, Гессены и Эфрусси, лощенные скупцы, философические гуляки, создатели богатств и одесских анекдотов. Они лежали под памятниками из лабрадора и розового мрамора, отгороженные цепями каштанов и акаций ..." (Исаак Бабель. Конец Богадельни). У кладбищенской стены была богадельня (купец суконным товаром Кофман когда-то воздвиг в память жены своей Изабеллы богадельню рядом с кладбищенской стеной). "Над этим соседством много потешались в кафе Фанкони" - и напрасно, ведь и у Первого христианского кладбища по всему его периметру вот так же стояли богадельни. Бабель в своем рассказе описал закрытие богадельни, но, наверное, знал, что выброшенные из нее призреваемые калеки и старики просто погибли:

"По дороге им встретились старики и старухи, выгнанные из богадельни. Они прихрамывали, согнувшись под узелками, и плелись молча. Разбитные красноармейцы сгоняли их в ряды".

Тогда были закрыты навсегда все богадельни Города.

Были эти богачи далеко не скупцами, и не только анекдотами развлекались, если построили и оставили нам такой город, если, создали и поддерживали работу Еврейской больницы, многочисленных школ, сиротских домов, … принимавших не только евреев.

Я застал юношей это кладбище, задолго до его разрушения. Уже тогда на нем царил вандализм - разрушались и осквернялись памятники, но это было заботой любителей-одиночек. Чувства которых были вполне близки и понятны властям, так что последующему уничтожению кладбища удивляться не приходилось.

В правом дальнем конце от кладбищенской синагоги стоял коллективный Памятник жертвам еврейского погрома 1905 года. Место прямоугольником и размером приблизительно пятнадцать на десять метров было обнесено мраморной резной решеткой, в углах и по периметру суровой и простой ограды стояли квадратной формы колонны и по внутренней их стороне струилась благородная вязь еврейского алфавита и перечислялись имена невинно убиенных. Все расположенные внутри ограды могилы памятников особых не имели - просто холмики над каждым захоронением. Даже и личных надписей эти могилы не имели - только надписи на колоннах. И русских надписей здесь не было вовсе (в основном, на памятниках кладбища были, после еврейских, и русские надписи). А в 1984 году погром повторился - было полностью снесено кладбище, как за него не боролись против властей (поддерживаемых и инициируемых сверху) горожане. Родственники писали на могильных камнях слово "Посетили" и ставили дату. Не помогло. Снесли стены, синагогу, завалили землей богатые склепы, разграбили памятники из дорогих пород мрамора и вновь нажились на этой крови. Памятник Менделе Мойхер-Сфориму перенесли почему-то через дорогу, на второе христианское кладбище, и установили на одной из его центральных аллей, у церкви, видимо, в заигрывании с мировой общественностью. Этот памятник, еще в бытность его на еврейском кладбище, раз четырнадцать разбивали на куски антисемиты. Туда же перенесли прах Лазаря Кармена, профессора Бардаха и братьев Кангунов. Очень немногие захоронения перенесли на третье еврейское кладбище. А горожане, так много сделавшие для своего Города, остались лежать в этой земле. Родственников у большинства из них уже давно не было и некому было переносить их тела. Теперь над ними какой-то разбит сквер со странным и несколько двусмысленным названием "Артиллерийский парк", растут деревья и хорошо растут на этой кладбищенской земле. Выгуливают там собак и летом в густой траве ночуют бомжи и бездомные псы. А они лежат там, на века положенные и я, часто проезжая мимо, никогда не забываю отдать им поклон - за все, за работу и мысль при жизни, за нарушенный покой и посмертный погром, которого предотвратить не смог, за все сделанное ими для моего Города. Пусть эта земля будет вам на века пухом, и простите нас!

Последний год, на месте, где стоял Памятник жертвам погрома 1905 года, кем-то поставлен камень. Глыба мрамора положена в густой траве среди быстро выросших здесь деревьев и в нее врезано только одно короткое слово, на иврите. Я не знаю языка, но понимаю, что это слово памяти, просьба о прощении - как рука не забывшего друга, … чтобы было и мне, где положить букетик цветов. Хорошо, что там нет русских слов! И на отполированной поверхности видны следы пуль - памятью о многократном расстреле …

Люстдорфская дорога есть кладбище еврейских кладбищ, еврейская дорога скорби - вдоль нее лежат Первое еврейское кладбище, где нынче стадион и школа, Второе, где разрастается парк, и, за площадью Толбухина, место массовой гибели горожан в октябре 1941 года, где в одночасье были заживо сожжены двадцать пять тысяч евреев и где, на замусоренной площадке, в окружении мусорных баков с гаражами и жухлой травы, стоит, окруженный домами и ниоткуда не видный, унылый каменный пенек - памятная стела.

"Невыразимо печальная дорога вела когда-то в Одессе от города к кладбищу"

С тех пор, когда Исааком Бабелем были написаны эти слова, скорбь многократно умножилась на этой дороге скорби!

Но известна страшная для нас формула: - состояние кладбищ есть нравственное лицо общества!