Несостоявшийся «Перл-Харбор»
Григорий Гельфенштейн
(Текст статьи дается с незначительными сокращениями)
НЕИЗВЕСТРАЯ СТРАНИЦА ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ
Мы уже привыкли к тому, что в нашей почте появляются материалы, содержание которых открывает нам новый взгляд на казалось бы известные факты. Так было с опубликованным нами материалом капитана дальнего плавания Ландера о взрыве линкора „Новороссийск”.
Появлению же этого уникального материала на нашем сайте предшествовало получение письма одессита Григорий Гельфенштейна (а, как известно, бывших одесситов не бывает!) из Петербурга. Вот это письмо:
Григорий Гельфенштейн, 2006 год "... Рад был узнать, из Интернета, что существует Всемирный клуб одесситов и что клуб имеет свой сайт...
Я, Гельфенштейн Григорий Ильич, родился в Одессе 3 января 1922 года. Благополучно жил-поживал до сентября 1940 года и никогда, никогда не уехал бы из Одессы… Жил я около театра Революции – на ул. Артема (бывшая Конная), д. № 14, кв. 21. Считал и считаю, что Одесса – самый лучший город на планете… Но обстоятельства сложились так, что в 1940 году, после окончания средней школы-десятилетки № 36, которая в то время располагалась на ул. Щепкина, д.5, я был призван в армию. Мечтал поскорее отслужить положенные два года и вернуться домой, однако война спутала все планы и все карты ..
Воевал на Ленинградском фронте. Пережил тут блокаду и всё прочее. После демобилизации в мае 1947 года я в Одессу не поехал. К тому времени я уже был женат. Остался жить и работать в Ленинграде....
В ходе Отечественной войны мне довелось участвовать в гигантском Кронштадтском Сражении, о котором и в те годы и позднее гражданам Советского Союза ничего известно не было. Вся информация была намертво закрыта. До сего времени всё то, что известно об этом Кронштадтском Сражении, известно только на мемуарном уровне. На официальном государственном уровне почти никакой информации нет. А между тем, в этом Сражении в то время решалась судьба не только Ленинграда, но и судьба Балтийского флота России, судьба Москвы, судьба Архангельска и Мурманска (всего нашего советского Севера) и судьба всего Советского Союза… Вот в это самое время один одессит оказался на самом-самом острие событий… И именно от его действий или бездействия зависело все это. Этим одесситом, конечно же, был я… Потому считаю, что в те часы и минуты гигантского Кронштадтского Сражения Одесса спасла и Ленинград, и Москву, и все то, что к тому времени (к сентябрю 1941 года) оставалось от Советского Союза…
Пусть знает об этом и моя родная Одесса. Недавно у нас в Петербурге вышел из печати известный толстый журнал "ЗВЕЗДА", № 7 (2006). В этом журнале мою статью можно найти по моей фамилии...
Хай живє наша рiдна Одеса!
Счастья Вам и благополучия.
Григорий Гельфенштейн
Ця електронна адреса захищена від спам-ботів. Вам необхідно увімкнути JavaScript, щоб побачити її.
Есть в истории Великой Отечественной войны и обороны Ленинграда один эпизод, который с сентября 1941 года и по сей день в значительной степени остается «белым пятном». Как его непосредственный участник, будучи уверен в важности событий, которым до сих пор, по ряду известных и неизвестных мне причин, не было уделено достаточного внимания, я хотел бы рассказать о произошедшем от первого лица.
Смотрите и слушайте рассказ Григория Гельфенштейна
Примерно с середины августа 1941 года крупная группировка войск противника — группа армий «Север» — под командованием фельдмаршала фон Лееба начала форсированное продвижение из района Пскова в направлении на Ленинград. Эту ударную группу армий с воздуха поддерживал самый мощный Первый воздушный флот Германии. Противник в то время имел подавляющее превосходство как в технике, так и в живой силе. Уже к началу сентября немецкие войска, форсированно продвигаясь вперед, почти вплотную подошли к Ленинграду. 8 сентября 1941 г. ими был взят Шлиссельбург, и вокруг города замкнулось кольцо блокады.
С 10 сентября 1941 года по личному приказу Сталина командующим Ленинградским фронтом и Балтийским флотом был назначен генерал армии Г. К. Жуков. Приняв командование, Жуков буквально в считанные дни создал на путях возможного движения противника огненный щит артиллерии Краснознаменного Балтийского флота и войск Ленинградского фронта, организовав четкую координацию действий всех звеньев обороны. На передовые линии были выдвинуты наводчики и корректировщики огня, которые при малейших попытках наступления немецких войск вызывали огонь крупнокалиберной артиллерии КБФ. Все подступы к Ленинграду на танкодоступных направлениях были перекрыты огнем противотанковых орудий и орудий зенитных дивизионов войск ПВО...
Для противника взятие Ленинграда означало, что группа армий «Север» и финские войска, действовавшие на Карельском перешейке, легко могли бы соединиться с финско-германскими войсками в районе реки Свирь и перерезать наши коммуникации, идущие в Карелию и Мурманск.
Из вышесказанного однозначно следует, что в случае взятия немецкими войсками Ленинграда война могла перейти в такую фазу, что отстоять Москву было бы практически невозможно…
Противник прекрасно понимал, что именно наша артиллерия может свести на нет все усилия по овладению городом. В то время огневую мощь одного только КБФ составляли 472 орудия калибром от 120 до 305 мм. Это были орудия кораблей, фортов и 16-ти батарей, смонтированные на подвижных железнодорожных платформах.
Осознав, что главная угроза наступающим войскам исходит от кораблей Балтийского флота, немецкое командование решает уничтожить их мощными ударами своей авиации. Для этого Первый воздушный флот, поддерживавший действия группы армий «Север», был существенно усилен 8-м ударным авиакорпусом, уже прославившемсяв ходе боевых действий против Франции и Великобритании.
Специально для того, чтобы потопить крупные пушечные корабли, на аэродромы базирования соединений, участвовавших в операции, были срочно доставлены тяжелые бронебойные авиабомбы весом в тонну!
Попытка осуществления планов противника вылилась в ожесточенную схватку немецкой авиации с силами ПВО КБФ и Ленинградского фронта…
Однако вот свидетельство бывшего командующего Ленинградским фронтом и Балтийским флотом маршала Г. К. Жукова:
“Чтобы подавить или уничтожить нашу мощную морскую артиллерию, которая вела уничтожающий огонь по наступающим войскам группы армий «Север», фашистское командование 21—23 сентября осуществило ряд массированных налетов на корабли и Кронштадт. нале участвовало несколько сотен бомбардировщиков. Но интенсивный огонь зенитной артиллерии и решительные атаки советских истребителей сорвали замысел врага:существенный ущерб флоту нанесен не был (курсив мой. — Г. Г.)”
Итак, из сказанного следует, что:
- 21, 22 и 23 сентября 1941 года в небе над заливом, островом Котлин и Кронштадтом произошло гигантское трехдневное сражение немецкой бомбардировочной авиации с силами ПВО, аналогов которому до этого в военной практике не имелось.
- главной целью немецкой авиации были не наши относительно немногочисленные и в большинстве своем устаревшие корабли-коробки, запертые у Ленинграда и лишенные возможности выхода в море, а крупнокалиберная артиллерия кораблей и фортов Кронштадта.
В дальнейшем, 7 декабря 1941 года, на Тихом океане Япония предприняла внезапное авиационное нападение на военно-морскую базу Тихоокеанского флота США — Перл-Харбор. Если отбросить романтику секретного перехода через Тихий океан шести японских авианосцев, армады кораблей сопровождения и тридцати подводных лодок охраны, в сражении при Перл-Харборе и в Кронштадтском сражении есть много сходного, заслуживающего сравнения.
То, что произошло в Перл-Харборе, хорошо известно всему миру. Тут никто никаких секретов не делал. О трагическом поражении США написаны книги, сняты кинофильмы, в восстановленном Перл-Харборе созданы мемориалы.
Так что же произошло в сентябре 1941 года у нас, под Ленинградом и Кронштадтом?
Незадолго до войны, в 1940 году, в Ленинградском физико-техническом институте, руководимом академиком А. Ф. Иоффе, были созданы первые отечественные станции дистанционного радиообнаружении самолетов.
К сентябрю 1940 года опытный образец такой станции, условно названный «Радиоуловителем самолетов» («РУС-2»), после государственных испытаний под Москвой был принят на вооружение. Этот образец был передан в эксплуатацию в 28-й радиополк ВНОС (Воздушного Наблюдения, Оповещения и Связи), дислоцированный в Баку.
В сентябре 1940 года автор этих строк после окончания средней школы-десятилетки был призван на действительную военную службу в Красную Армию и попал служить в 28-й радиополк ВНОС. Был определен в спецвзвод учебной роты полковой школы, где обучался искусству обнаружения воздушных целей на самом первом опытном образце радиоуловителя самолетов.
В марте 1941 года я был аттестован как старший оператор станции радиообнаружения (слова «радиолокация» в нашем лексиконе в то время еще не было). В начале апреля 1941 года учебная рота полковой школы для дальнейшего прохождения службы была переправлена в Ленинградский военный округ…
Я был включен в состав боевого расчета этой РЛС как один из наиболее опытных старших операторов. Первым местом нашей дислокации стала деревня Логи неподалеку от Нарвы. Радиус уверенного обнаружения целей станцией типа «РЕДУТ» достигал 200–210 км.
В начале сентября 1941 года наша РЛС «РЕДУТ-3» после отступления из-под Нарвы была дислоцирована на «Ораниенбаумском пятачке», на высотке в деревне Большая Ижора. Прямой провод телефонной связи соединял аппаратную непосредственно с командным пунктом ПВО КБФ. Кроме того, все донесения о движении самолетов противника мы по радио передавали в Ленинград на командный пункт войск ПВО Ленинградского фронта.
21 сентября 1941 года. Это был ясный, теплый воскресный день. Золотая осень в лихолетье!..
Утром, ровно в 8.00, дежурная смена, которую я как старший оператор возглавляю с первых дней войны, заступает на очередное дежурство. С 8.00 до 12.00 мы будем дежурить утром всю неделю до 27 сентября. Поэтому в дальнейшем все три массированных авиационных налета пришлись на время дежурства моей смены. И поскольку в то время на всем Ленинградском фронте только наш радиолокатор давал возможность обнаружить вражеские самолеты на удалении 180–210 км от Кронштадта, волей судьбы мне одному довелось следить за ходом операции противника на ее начальной стадии, наблюдая все происходящее на экране индикаторного устройства.
Примерно в 9.50 я заметил несколько больших групп самолетов, почти одновременно появившихся из районов севернее Новгорода, севернее железнодорожной станции Дно и около Луги, где у немцев были крупные аэродромы, и летящих вдоль линий железной дороги в направлении на Гатчину (тогда — Красногвардейск).
Наблюдая цели, я определил, что их общее количество уже превышает 170–180. В каждой группе 18–20 самолетов. Над районом Гатчина–Сиверская походные колонны становятся в большой круг. В это же время наблюдаю, что и с аэродромов у Гатчины и Сиверской тоже стали подниматься самолеты, встраивающиеся в эту карусель. Теперь их общее количество уже 220–230. Начинаю думать, что все они осуществляют какое-то сложное перестроение, но еще никак не могу понять, что они замышляют и куда готовятся лететь дальше. Поначалу кажется, что на Ленинград. Но вот вижу, что они разделились на три колонны, примерно равные по числу самолетов... И тут вдруг, в какой-то короткий миг, по еле-еле начавшемуся смещению одной из колонн на запад, я все понял, разгадал замысел врага:
«Это идут на нас, на корабли! Это идут на Кронштадт!!!»
Все кодированные донесения мы незамедлительно, через каждые 30–40 секунд, передаем на командный пункт ПВО в Ленинград. Параллельно информацию по телефону принимают на КП ПВО КБФ.
Теперь мне уже стало ясно, что над районом Гатчина–Сиверская у немцев был назначен «большой сбор». Здесь они из походных колонн перестраивались в три боевые колонны, чтобы затем с трех сторон («звездный налет!») появиться над кораблями и Кронштадтом!
Разгадал!.. Наша антенная система уже давно почти не вращается. Только примерно раз в три минуты «для порядка» делаю круговой обзор воздушного пространства. Все внимание сейчас на район Гатчина–Сиверская. Опыт работы у меня уже большой, но никогда раньше я еще не видел на своем экране такого количества вражеских самолетов. Вокруг в радиусе до 210 км нигде никого в воздухе нет.
До этого в моей практике не единожды были случаи, когда нашим данным не доверяли. В то время все, что касалось радиолокации, было у нас строжайше засекречено, и непосвященному человеку даже в голову не могло прийти, что с помощью специальной техники можно уверенно наблюдать самолеты на расстоянии 180–220 км за линией фронта.
Вот и теперь чувствую, что там, на КП ПВО КБФ, донесения принимаются как-то слишком бесстрастно. Нет озабоченности, нет никаких к нам вопросов. Но в данном случае недопонимания допустить я не мог! С волнением решаюсь на крайность, на нечто строжайшим образом запрещенное. Как старший по смене, в сложившейся экстремальной ситуации я тоже решил действовать экстремально. Беру у сидящего рядом оператора-телефониста В. Майорова телефонную трубку связи с КП ПВО КБФ и прямо, открытым текстом, говорю дежурному офицеру, который обычно записывает наши кодировки:
– Это идут на вас! Их 230–250!! Давайте тревогу!!!
Меня поняли правильно...
Через несколько секунд мы услышали, как поплыли над заливом, над побережьем протяжные звуки тревожных сирен.
А в это время обстановка над районом Сиверской и Гатчины для меня уже полностью прояснилась. Четко наблюдаю три боевые колонны вражеских бомбардировщиков. Одна из них движется на запад, чтобы затем с разворотом вправо выйти к кораблям и Кронштадту с запада, со стороны залива. Другая берет курс на Ораниенбаум, чтобы выйти на Кронштадт с юга. Третья колонна движется так, чтобы, пройдя над Петергофом, с разворотом влево выйти с востока. В каждой колонне 65–75 самолетов.
Но теперь я работаю спокойно. Ушло волнение. Мы сделали свое дело — предупредили своевременно! Фактор внезапности нападения исключен в полной мере. Иногда беру телефонную трубку и короткими репликами поясняю командному пункту ПВО КБФ развитие событий. Чувствую надежный контакт и полное взаимопонимание.
Через 10–12 минут самолеты будут над нами. А над собой наш локатор ничего видеть не может — «мертвая воронка». Еще через 5–7 минут говорю оператору-телефонисту: «Они уже почти над нами. Вокруг больше никого нет! Выйдем, посмотрим на них при подходе, пересчитаем по колоннам». Мне это нужно для проверки методики точного определения количества самолетов в групповых целях.
Не выключая аппаратуры, выходим наружу и, щурясь, вглядываемся в голубое небо. После полумрака в аппаратной яркое солнце слепит глаза. Мы точно знаем, с каких направлений и сколько самолетов летит к кораблям и Кронштадту.
С трех сторон медленно надвигаются три колонны вражеских бомбардировщиков. Да, в каждой 65–75 самолетов. Это «Юнкерсы-88» и пикирующие одномоторные «Юнкерсы-87». Летят строем по четыре, уступом. Впереди каждой из колонн один самолет — ведущий. Густой, тяжелый гул почти четырехсот могучих авиамоторов нарастает, давит на психику... А земля молчит, затаившись... Бегут секунды.
У кого-то из зенитчиков не выдерживают нервы — следует одиночный выстрел зенитного орудия, и перед носом у ведущего одной из колонн с явным недолетом взрывается зенитный снаряд… Белая шапка разрыва повисла в воздухе.
– Огонь!!!
Это описать невозможно! Это нужно было видеть! Вмиг голубое небо оказалось перечеркнутым дымовыми трассами многих сотен зенитных снарядов, залпом выброшенных в высоту. Вмиг на пути вражеских колонн встали сотни белых разрывов...
В то время в мире еще не было ракетных средств для эффективного уничтожения воздушных целей. Наиболее действенным средством защиты были зенитные пушки и создаваемый ими заградительный огонь.
Вот и тут перед немецкими самолетами вздыбилась стена огня. И нет больше стройных парадных колонн. Разлетелись, рассыпались на группы и звенья. Ищут подходы к кораблям и намеченным объектам. Но никакой «самодеятельности» здесь не было. Каждая группа, конечно же, имела свое конкретное задание, составленное по данным предварительной воздушной разведки.
А с неба на землю сыпались осколки зенитных снарядов. Многие тонны металла, поднятые в воздух скорострельными пушками, дождем падали вниз, со свистом врезались в землю. Чвяк! Неподалеку от нас в землю впивается крупный осколок. Сквозь сплошной гул кричу Майорову: «Уходим! Наше место сейчас в аппаратной!» И вот мы снова у наших приборов. Молодые глаза быстро привыкают к полумраку. Делаю круговой обзор — вокруг никого нет. Вся немецкая авиация сейчас работает здесь.
Над нами происходит гигантское сражение, а мы его не видим: над собой мы видеть ничего не можем... Затем наблюдаю уходящие самолеты. Уходят небольшими группами, уходят и поодиночке. Всех их я считаю по своей «хитрой», но точной методике. По моим данным, за три дня огнем зенитной артиллерии над заливом было сбито не более 20–25 вражеских бомбардировщиков.
22 сентября состоялся точно такой же по сценарию и по времени второй массированный налет, а 23-го — третий. Это освобождает меня от необходимости описывать каждый из них в отдельности. Во время всех трех налетов я действовал так, чтобы полностью исключить фактор внезапности нападения.
Как бывший старший оператор РЛС «РЕДУТ-3», в часы дежурства которого происходили все массированные налеты, беру на себя смелость утверждать, что сведения, приведенные мною в настоящей статье, единственно правильны. Число самолетов было точно определено мною при помощи радиолокатора, а затем перепроверено и подтверждено прямым визуальным наблюдением в тот короткий отрезок времени, когда на подходе к Кронштадту все они еще летели строем, тремя колоннами. У меня нет и не может быть никаких причин преувеличивать или преуменьшать количество самолетов противника!
21 сентября их прилетело 220–230. Для первого удара собрали все, что было возможно. По замыслу, первый внезапный удар должен был быть самым мощным — сокрушительным!
22 сентября их прилетело уже только 160–180. Во время первого налета несколько самолетов были сбиты. Некоторые получили повреждения.
23 сентября их прилетело 140—160 …
В те дни на Балтийском флоте, если я не ошибаюсь, имелось всего два истребительных полка. На вооружении у этих полков были устаревшие и тихоходные деревянные самолеты типа И-16 («Ишачок») и бипланы И-153 («Чайка»). В конце сентября 1941 года в этих двух полках насчитывалось не более двух боеспособных эскадрилий. Конечно, я не могу полностью исключить того, что наша авиация пыталась противодействовать более мелким группам самолетов противника, прилетавшим во второй половине дня (в основном, с разведывательными целями), но, во всяком случае, в часы моего утреннего дежурства (с 8.00 до 12.00) во время массированных вражеских налетов я не наблюдал подъема истребителей ПВО КБФ. Да и много ли могли сделать эти «этажерки» против бронированных армад «Юкерсов-87» и «Юнкерсов-88»?
Но вернемся к сопоставлениям.
Как уже было сказано, 7 декабря 1941 года произошло внезапное нападение японской авиации на крупнейшую военно-морскую базу США на Тихом океане — Перл-Харбор. Этим нападением Япония вступила во Вторую мировую войну в качестве союзника гитлеровской Германии.
Тихоокеанский флот США, на тот момент базировавшийся в основном в Перл-Харборе, значительно превосходил наш Балтийский как по количественному составу, так и по всем техническим параметрам. Это были преимущественно современные корабли с мощным вооружением. В момент нападения японской авиации в акватории порта находилось 93 военных корабля.
В результате двух массированных налетов было потоплено 4 линкора, 1 тяжелый крейсер, 2 эсминца, минный заградитель и 1 танкер. Были сильно повреждены и выведены из строя еще 4 линкора, 3 крейсера, 3 эсминца, 3 вспомогательных судна. На аэродроме Перл-Харбора было уничтожено около 300 боевых самолетов разного типа. Взорваны нефтехранилища, склады боеприпасов и снаряжения, поврежден ряд сооружений и технических средств обслуживания. В огне пожарищ, во взрывах бомб, в чревах переворачивающихся и тонущих гигантских линкоров в то утро почти одновременно погибло около 4000 военнослужащих США.
По данным Института военной истории МО РФ, впервые опубликованным более чем через пятьдесят лет (!) после окончания Великой Отечественной войны, наши потери в Кронштадтском сражении таковы:
«В результате массированных бомбардировок были потоплены лидер «Минск», сторожевой корабль «Вихрь», подводная лодка «М-74», сел на грунт транспорт «Леваневский». У линейного корабля «Марат» разрушило и оторвало носовую часть до второй башни, и он вышел из строя. Различного рода повреждения, в том числе и значительные, получили линейный корабль «Октябрьская революция», эскадренные миноносцы «Грозящий», «Славный», «Стерегущий», посыльное судно «Пионер», ряд плавсредств. Значительно пострадал и сам город Кронштадт. Серьезные повреждения причинены Морскому госпиталю, Морскому заводу (разрушены два цеха), выведен из строя Завод артиллерийских приборов, повреждены здания, доки, городские коммуникации. В период с 19 по 27 сентября во время бомбардировок погибло несколько сот военных моряков и жителей города».
Все познается в сравнении. Не забывая о драматичности любых утрат и особенно — утрат, исчисляемых сотнями жизней военных моряков и мирных жителей, все-таки нельзя не заметить, что наши потери в Кронштадтском сражении оказались ничтожно малы по сравнению с потерями, позднее понесенными США.
При этом в трех массированных налетах на корабли КБФ и Кронштадт немецкие бомбардировщики «Юнкерс-88» и пикирующие «Юнкерс-87» — в общей сложности около 600, — с учетом их грузоподъемности, по самым скромным подсчетам, несли на своих крыльях бомбовый груз весом не менее 1000 тонн. В Перл-Харборе в двух массированных налетах участвовало около 360 японских самолетов, в основном типа «Мицубиси-Зеро», палубной авиации авианосцев. Все они несли суммарный бомбовый груз не более 250–350 тонн. В то время самолеты палубной авиации не могли поднять такой груз, как бомбардировщики наземного базирования.
И еще следует сказать, что из числа самолетов первой волны, атаковавшей Перл-Харбор, 43 самолета, а во второй волне — 36 самолетов были истребителями прикрытия. Следовательно, в налетах на Перл-Харбор участвовало только около 280 бомбардировщиков и торпедоносцев.
20 ноября 1941 года в Перл-Харбор была доставлена новейшая РЛС дальнего обнаружения типа SCR-270. Она была установлена на горе Опана и быстро введена в эксплуатацию. Утром 7 декабря 1941 года станция работала в обычном режиме. Но, видимо, у американских радиолокаторщиков не было должного опыта или должного чувства ответственности.
Скажу прямо, что, если бы в качестве старшего оператора и старшего дежурного смены нашей маленькой РЛС «РЕДУТ»-3 я сработал бы так, как оператор американской РЛС в Перл-Харборе, то стал бы виновником трагедии такого масштаба, что сравнить ее с Перл-Харбором было бы невозможно.
23 сентября 1941 года в послеобеденное время нашу «точку» в Большой Ижоре посетил адмирал В. Ф. Трибуц. Он командовал флотом до прибытия Г. К. Жукова. В какой должности состоял при Жукове, я не знаю. После того как 6 октября 1941 года Жуков был отозван в Москву, В. Ф. Трибуц вновь принял командование КБФ.
Осознав высокую эффективность нашей РЛС в дни и часы Кронштадтского сражения, адмирал захотел познакомиться с этой техникой лично. Тремя неделями ранее погиб наш начальник РЛС младший лейтенант Гусев, и его обязанности временно исполнял начальник радиостанции воентехник Лившиц. Он не пустил адмирала в аппаратную, ссылаясь на строжайшую секретность объекта и отсутствие письменного разрешения от командования нашего 2-го корпуса ПВО.
Трибуц и Лившиц долго беседовали о чем-то около аппаратной, а затем адмирал собрался было уезжать, но перед отъездом попросил представить ему дежурную смену и того старшего оператора, который работал во время массированных налетов. В присутствии нашего и. о. начальника, инженера РЛС и небольшой группы морских офицеров Трибуц проникновенно поблагодарил нас за отличную работу. Обещал представить всю дежурную смену к высоким государственным наградам, а меня обнял и трижды поцеловал. Затем сказал, что по молодости лет я и сам не понимаю, какое великое дело сделал, в критической ситуации разгадав хитроумный замысел противника и подняв по боевой воздушной тревоге всю ПВО КБФ задолго до появления самолетов над кораблями и Кронштадтом.
Расчувствовавшись, пообещал представить меня к званию Героя Советского Союза. Однако эти обещания закончились ничем... Дело прошлое. Я прожил свою жизнь с сознанием того, что честно выполнил свой долг перед Родиной. Считаю, что долгая жизнь была дарована мне Богом за то, что я сделал 21–23 сентября 1941 года…
Что же мешает в наше время, через шестьдесят лет после окончания Великой Отечественной войны, восстановить справедливость и назвать вещи своими именами?
Мешают, в основном, разных рангов военные чиновники от истории из Института военной истории МО РФ. У каждого из них свои интересы, и разговор об этом — отдельный. Так или иначе, до сего дня правда о Кронштадтском сражении на высоком государственном уровне еще не сказана...
США на своем поражении в Перл-Харборе сумели сделать большой политический и патриотический капитал. Ежегодно 7 декабря проходят тожественные траурные церемонии, американцы чтят память четырех тысяч безвременно погибших сограждан-военнослужащих. А у нас о своей славной победе в сентябре 1941-го за все прошедшие годы и вспомнить никак не могут!
Поражения в битвах нужно помнить, чтобы не повторять совершенные ошибки. Но нужно помнить и победы — ибо они свидетельствуют о мужестве и доблести народа, сыны и дочери которого достойно защитили Родину.
Не потому ли сейчас у нас явный дефицит патриотизма, что мы так легко забываем о своем героическом прошлом?..
Во имя воскрешения исторической памяти и написана эта статья.
P.S. Почти 25 лет я пишу о Кронштадтском Сражении. За все это время никто из моих "оппонентов" не сказал, не написал мне, что в Кронштадтском Сражении нам нанесено было поражение… Но и о нашей Победе в этом Сражении тоже предпочитают не высказываться. В нынешнем 2006 году в День 21-го сентября я рассказывал о Кронштадтском Сражении по радио - "Эхо Москвы". Прошло 65 лет со Дня этого события. 7 декабря исполнится 65 лет и со Дня 7 декабря 1941 года – Дня трагедии Перл-Харбора. Никто за все это время не сказал, не написал мне, что такого "Кронштадтского Сражения" не было или что в нем нам нанесли поражение! Я в корне не согласен с тем, что до нынешнего времени в мире известна только одна - немецкая версия событий Кронштадтского Сражения! Это во многом лживая версия! Нужно ли нам и далее отмалчиваться?