colontitle

8-ой день войны

Вечером объявляли тревогу, ночью объявляли тревогу.

Хоть для меня ночь прошла спокойно.

Бессонница. Но и в ней есть прелесть.

Поставил портрет Юрия Олеши, эссе о нем.

Но мысли все о войне. Киев, Харьков, Херсон, Николаев защищаются.

А к Одессе, как уже сообщили в сводках, идет группа десантных кораблей.

Значит, мнимое спокойствие заканчивается.

Значит впереди оборона города

***

"Пишу лучше я, но его демоны сильнее моего демона", - это написал не я, это сказал о Валентине Катаеве, ближайшем друге юности, Юрий Олеша.

В том, что демоны Катаева оказались сильнее, стойче и я не сомневаюсь.

Как и в том, что Юрий Олеша начинал как писатель ярче, лучше, но оказался спринтером, а не стайером...

Сегодня, 3 марта, день рождения Юрия Карловича Олеши.

Я не забыл, что идёт война, но всё же…

Мне кажется, что дни рождения Бабеля и Багрицкого, Олеши и Катаева, Ильфа и Петрова Одесса могла бы объявить городскими праздниками.

Конечно, в дни мира…

.

Весенним ветром ворвался Юрий Олеша в русскую литературу.

Его метафоры повторяли влюбленные.

А ему выпала трудная жизнь.

Не убили, не посадили, хоть на допросах и Бабеля, и Мейерхольда, и Стенича заставляли назвать Олешу антисоветчиком.

Его милостиво отлучили ...от литературы.

Лишь с началом оттепели он вернулся.

И к счастью, это еще произошло при его жизни.

Читайте роман Юрия Олеши "Зависть"

Читайте сказку ( биограф Юрия Олеши поправила меня автор назвал книгу - роман для детей) "Три Толстяка".

Читайте исповедальную "Ни дня без строчки", которая в дополненном виде вышла как "Книга прощания".

Это в конце жизни - демоны, а в начале, в Одессе его поддерживали ангелы...

И свидетельством этого стали его стихи, которые впервые были изданы к его столетию в Одессе в книжке «Облако» Татьяной Щуровой и мной.

Предисловие к сборнику Евгения Голубовского «Облако».

Думаю, что еще нет объяснения, отчего в Одессе в начале ХХ века возникло это поэтическое брожение, которому позднее было дано название “Юго-Запад”. Так назвал свою первую книгу Эдуард Багрицкий, так Виктор Шкловский определил это сообщество, которое, родившись у берегов Черного моря, затем перемещалось – в стихах, в образе жизни – в Москву.

“Лирические стихи Юрия Олеши интересны как запись ощущений молодого человека, который еще не умеет вспоминать и записывать прозу”, – объяснял все всегда знавший Виктор Борисович Шкловский.

А были ли эти лирические стихи смыслом жизни для самого Юрия Олеши? Ведь в Одессе стихи писали чуть ли не все; их мэтр Анатолий Фиолетов, их кумир Эдуард Багрицкий, их чудо-девчонки Зика Шишова и Аля Адалис, их поэтические враги – неоклассики Александр Биск и Александр Соколовский. Возможно, для Юрия Олеши тогда поэзия была просто единственно приемлемым способом существования. Футбол, любовь, Ришельевская гимназия, католический собор на Екатерининской, увлеченность авиацией – общий самогипноз тех дней, предшествовавших войне 1914 года, смерть сестры, художницы Ванды, в конце концов выливались в гармоничную форму – стихи.

“Когда я был маленьким, в мире еще уделялось немало внимания фейерверкам”, – позднее вспомнит Олеша. И его стихи тоже были фейерверками, где русские слова игриво перемежались французскими. Где метафоры рождала история. “На старости лет открыл лавку метафор”. Лавка – не музей. В лавке можно вступить в торг. Но тогда, в юности, он никому ничего не хотел отдавать. В его “депо метафор” (во как футуристически гордо!) все принадлежало ему, все могло пригодиться, все заставляло вздрагивать, как при начале болезни.

“Я не знал, что я переживаю инкубационный период болезни, и не понимал, что же происходит со мной. Почему меня вдруг начинает знобить?..

Облако, – говорит врач. – Тиф – это облако. Тифос – по-гречески облако. Вы в облаке.

Он говорит так со мной потому, что ненавидел меня за то, что я поэт”.

Облако рождало поэзию. Море рождало стихи, высекало пушкинские ритмы, пушкинские размеры. Мало того, что Юрий Олеша написал целый цикл стихов, посвященных пушкинским трагедиям, он позволил себе продолжить путешествие Онегина, приведя героя романа в Одессу между двумя революциями… В послевоенные годы такая дерзость обойдется поэту Александру Хазину куда более строго: в печально знаменитом докладе Жданов публично заклеймит его как “пошляка”. Но ведь это еще 1917 год, это ведь еще Одесса, юмористический журнал “Бомба”. Опыт Юрия Олеши, к счастью, не вызвал такого “общественного разноса”.

В памяти современников сохранился эпизод – встреча членов одесского литературного объединения “Зеленая лампа” (не лыком шиты – от Александра Сергеевича ведем родословную!) с бежавшим на юг от революции Алексеем Николаевичем Толстым и его женой, поэтессой Натальей Васильевной Крандиевской-Толстой, в конце 1918 года. Вспомнил об этом и Юрий Олеша:“Я писал тогда цикл стихов на темы пушкинских произведений, с десяток вещиц, каждая из которых являлась своего рода иллюстрацией к тому или иному произведению… Они у меня не сохранились, эти юношеские стихи; в памяти лежат только несколько обломков… Это было не совсем плохо!”

И все же пушкинские стихи Юрия Олеши уцелели, не исчезли за прошедшие 80 лет. “Пиковая дама”, “Каменный гость”, “Моцарт и Сальери”. К ним примыкают два отрывка из поэмы под названием “Пушкин”. Все это отыскалось в старых одесских журналах, и вдруг вспомнилось, что Юрий Карлович когда-то провидчески утверждал: “Ничего не должно погибать из написанного”.

А вообще-то стихов было у Юрия Олеши много. Можно было выпускать книгу. Но он не спешил. Много позднее обмолвился: они были “слишком профессиональны”. Для них, детей вдохновения, импровизации, профессионализм был тогда бранным определением. Приехав в Москву (а в Одессе, увы, не осталось ни издательств, ни журналов), Олеша использовал свое профессиональное уменье писать стихи, чтобы в “Гудке”, где собрались Ильф, Петров, Булгаков, вести стихотворный фельетон под изящным псевдонимом “Зубило”. Вот эти книжицы “Зубила” из печати выходили, но стихотворная поденщина не мешала тогда Олеше работать над “Завистью”, над рассказами.

Он стал поэтом в своей прозе больше, чем в стихах. Случай редкий. Его книга “Ни дня без строчки” – это поэзия распада прозаической формы. Что произошло? Почему блестящий стилист, умница, фантазер Юрий Олеша, задумавший роман “Нищий”, не написал ни этого романа, ни других сюжетных произведений, соразмерных “Вишневой косточке”, “Любви”, “Лиомпе”, “Зависти”, “Трем толстякам”?

Вчитайтесь в его речь на 1 съезде Союза советских писателей, попробуйте представить себе его жизнь в 1936 – 1938 годах, и вы ощутите, что означало в реальной жизни столкновение поэта и колбасника…

Облако осталось в прозе, точнее, в микропрозе – во фразах. И, быть может, отказ от стихов, как и от сюжетной прозы, стал его способом существования в литературе. Нам же остается, как цветную мозаику, складывать “Ни дня без строчки”, выискивать в одесских газетах и журналах его ранние стихи, чтобы понять, каким мог стать этот писатель, как-то записавший: “Я болен, у меня болезнь фразы: она вдруг на третьем или четвертом звене провисает…”.

Но он не родился с этой болезнью мучительного неписания, “благоприобрел” ее в середине тридцатых годов. И остался автором – навсегда – однотомника прозы и пьес. И еще нескольких десятков стихов, написанных в молодости, тогда же напечатанных в одесских журналах, но лишь сейчас собранных благодаря усилиям доцента ОГУ Е. Розановой, краеведа С. Лущика, заведующей отделом искусств библиотеки им. Горького Т. Щуровой, краеведа А. Розенбойма, сотрудника Одесского литературного музея А.Яворской, литературоведа И.Озерной и автора этих строк.

******

Давно пришло время переиздать эту книжечку, дополнив её найденными за носледнии 20 лет стихами, а может, и рассказами Юрия Олеши

Но это задание самим себе на мирное время. А пока снимите с полки томик Олеши и прочитайте еще раз и еще раз его «Ни дня без строчки» или «Книгу прощания».